Началось с того, что во время похода первого стрелкового взвода лейтенанта Зипунова в городскую баню боец Ямкин самовольно отправился навестить свою семью, жившую неподалеку. Боец был наказан. Случай этот попал в дивизионную газету. На роту легло пятно.
Вскоре после этого ефрейтор Нонин, посланный на краткосрочные стрелково-пулеметные курсы в дивизию, был в тот же день отчислен и отправлен обратно в роту. На встрече курсантов с начальником политотдела он вступил с полковником в пререкания из-за даты Ледового побоища, устроенного Александром Невским ливонским рыцарям.
Если бы на этих мелочах и остановилась вереница неприятностей, посыпавшихся на вторую роту, не о чем было бы и говорить! К сожалению, все это были только «цветочки». Потом грянул настоящий гром.
Четыре бойца из второго взвода, несмотря на неоднократные разъяснения начхима дивизии, врачей и своих командиров, выпили технического спирта. Думали, если пропустят его через фильтр в коробках противогазов, вся вредность отфильтруется… Но не тут-то было. Троих с трудом откачали в медсанбате дивизии. Четвертый ослеп.
Случай этот попал в приказ по фронту. Там говорилось, что данный факт является прямым результатом ослабления в роте политико-воспитательной работы.
Замполит – лейтенант Степанов – был подавлен случившимся. Он знал, что неприятности последуют в первую очередь для него. Спрашивать с командира роты было еще рано: капитан Зуев человек новый. К тому же перед самым назначением сюда он был награжден орденом Отечественной войны I степени за умелое командование ротой в другом полку дивизии.
Беда, как известно, не ходит в одиночку. На другой же день после ознакомления командного состава полка с грозным приказом фронта – снова ЧП. Возвращавшаяся из тыла противника дивизионная разведка обнаружила в боевом охранении роты спящего часового.
Замполит Степанов, и без того находившийся в смятенном состоянии духа, растерялся окончательно. Он не нашел ничего лучшего, как умолчать в политдонесении об этом факте, и тем самым усугубил свое положение. В политотделе дивизии было принято решение отстранить его от должности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Бойцы роты тотчас узнали об этом по «солдатскому телефону».
В окопах, в землянках, возле полевой кухни пошли разговоры. Жалели лейтенанта Степанова. Не вредный, мол, был человек, грамотный, интересно разъяснял международную политику и о положении на фронтах хорошо рассказывал.
Замполита, который должен был прийти на смену прежнему, заранее невзлюбили. Самой собой разумелось, что пришлют теперь такого, который себя где-то уже зарекомендовал в умении «довернуть гайку».
Так, собственно, и должно было произойти.
После снятия замполита Степанова начальник политотдела полковник Хворостин собрал своих политработников. Рассказав о подразделении, в котором произошло подряд несколько ЧП, полковник заключил:
– Трудная рота. Политотдел должен направить туда крепкого политработника. Такого, который сумеет помочь командованию навести в роте образцовый порядок. Есть ли среди присутствующих товарищи, которые хотели бы добровольно пойти туда замполитом?
Воцарилось молчание. Полковник Хворостин подождал с минуту, обводя собравшихся взглядом.
– Ну что ж, – начал он. – Если нет…
Тут решительно поднялся офицер – высокий, худощавый, с тонким, как нож, носом.
– Старший лейтенант Горбачев, – сказал он. – Прошу меня назначить к этим архаровцам. Надо будет – рука не дрогнет! Возьму в ежовые. И в бараний скручу. Опыт работы с «трудными» имеется.
Не успел он окончить, как со своего стула поднялся немолодой старший лейтенант, из тех, что прибыли из политрезерва фронта. До этой минуты он спокойно клевал носом.
– Старший лейтенант Шнитов, – доложил он. – Я тоже согласен пойти замполитом в ту роту.
Перед собравшимися, которые сидели в несколько рядов лицом к столу полковника и вдоль стен в большой светлой комнате, стояли теперь два совсем разных человека. Один худощавый, насупленный. Другой – полноватый, улыбающийся. Этот контраст вызвал у присутствующих улыбку. Заулыбался и полковник Хворостин, стоявший у стола. Не улыбался только старший лейтенант Горбачев. С нескрываемым презрением посмотрел он на своего конкурента: откуда, мол, ты такой выискался?
– Какие у вас основания думать, что вы справитесь с этой трудной задачей? – спросил полковник старшего лейтенанта Шнитова.
– Оснований у меня не так много, как у товарища Горбачева, – ответил тот. – В ежовые рукавицы брать не умею. В бараньи рога скручивать – тем более неспособен. И образование у меня не бог весть какое – четыре класса школы да вот курсы политруков прошел на Ленинградском фронте.
Заметив, что его слушают внимательно, Шнитов добавил:
– Учиться много не пришлось. Работал на заводе. Самообразованием, правда, занимаюсь постоянно.
С места послышались вопросы:
– С какого года в партии? Где вступали?
– С двадцатого. На Южном фронте.
– А как вы собираетесь добиться авторитета у личного состава, – спросил полковник Хворостин, – если у вас нет ни строгости, ни образования?
Старший лейтенант Шнитов пожал плечами:
– Исключительно только правдивым словом и хорошим к людям отношением. Больше у меня в запасе нет ничего. Признаюсь открыто.
При этих словах старший лейтенант Горбачев презрительно хмыкнул. По рядам прошел сдержанный шумок.
Полковник Хворостин молча посмотрел на стоявших в разных концах помещения кандидатов на должность замполита «трудной» роты и сказал: